Вечное блаженство Карла Юнга

Такая святость была в этой комнате. Для меня, присутствие святости имело магическую атмосферу. Я испугался, что она может быть непереносимой для других. И я понял тогда, почему говорится об ореоле святости, о «сладком аромате» Святого Духа. Так это и было.
 КАРЛ ЮНГ

Карл Юнг был провидцем. Точно так же, как великий пророк и поэт Вильям Блейк, Карл Юнг видел образы — не просто мечты и ощущения, являющиеся материалом для психоанализа, а Видения Реальности. Родившийся в Швейцарии в 1875, Др. Юнг главным образом известен как ученик Зигмунда Фрейда, который откололся, прокладывая другой путь для психологии, Юнговский подход.

Он представил Западу концепцию вселенского или коллективного подсознания. Он создал термин «синхронизм» [‛synchronicity“], так же как «интроверт» и «экстраверт». Он был гуманистом, который придал духовность клиническому анализу и неизменно повиновался своим собственным экспериментам. Как и его современник, Альберт Эйнштейн, Юнг видел, что есть сила выше наших повседневных жизней, которая работает заботливо и любяще. Со своего собственного опыта он описал состояние абсолютного осознания, за пределами мысли, которое приходит с самореализацией.

Карл Юнг писал о заботливом голосе подсознания, источнике и матрице всех созидательных идей. Он также говорил об образах и прототипах, которые пересекают культуры и время. Он разработал методы психологии, что включают Бога и духовность. Человек большой культуры и великой скромности, в конце своей жизни Юнг почувствовал, что он продвинул свою работу, насколько мог. Он просто заключил, что другие могут пойти дальше. Но чем рассматривать его теории, гораздо интереснее услышать о его опыте, тех самых переживаниях, что он использовал для обоснования своих учений. В 1957, на 81 году жизни, он начал работать над своей автобиографией. В этом томе он припомнил наиболее драматичные и наполненные откровениями дни своей жизни. В 1944, после сломанной ноги и сердечного приступа, уложивших его в больницу, он оказался очень близок к смерти. Он описывает свои видения, свою самореализацию: Мне казалось, что я нахожусь высоко в космосе. Далеко внизу я видел Земной шар, купающийся в великолепном голубом свете. Я видел лазурное море и континенты. Далеко под моими ногами лежал Цейлон (Шри Ланка), а вдали передо мной субконтинент Индия. Я также мог видеть укрытые снегом Гималаи, но в том направлении был туман или облачность… Я знал, что вот-вот оставлю Землю… Я обнаружил позднее, что как же высоко в космосе нужно находиться, чтобы иметь такой обширный вид — примерно тысяча километров! Вид Земли с этой высоты был самой величественной вещью, какую я когда либо видел. Полюбовавшись какое-то время, я обернулся. До этого я стоял спиной к Индийскому Океану и лицом на север. Затем мне показалось, что я повернулся к югу. В поле моего зрения попало нечто новое. Недалеко в космосе я увидел тёмную колоссальную каменную глыбу, похожую на метеорит. Размером она была почти с мой дом или даже больше. Она плавала в пустоте, и я сам плавал в пустоте. Я видел похожие камни на берегу Бенгальского залива. То были глыбы красно-коричневого гранита, и некоторые из них были выдолблены изнутри и превращены в храмы. Мой камень являлся одной такой гигантской тёмной глыбой. Вход вёл в небольшую прихожую. Справа от входа на каменной скамье в позе лотоса сидел чёрный индус. Он носил тёмное платье, и я знал, что он ожидает меня. Пара ступеней вела в эту прихожую, а снаружи, слева, были ворота в храм. Бесчисленные крохотные ниши вогнутые как блюдца, заполненные кокосовым маслом и небольшими горящими фитилями обрамляли дверь гирляндой яркого пламени… Когда я приблизился к ступеням ведущим вверх ко входу внутрь скалы, случилось странное: у меня было чувство, что всё отбрасывается прочь; всё к чему я стремился или чего желал, все мысли, вся фантасмагория земного существования, всё отлетает или сдирается с меня — весьма болезненный процесс. Однако кое-что оставалось; как будто бы теперь я несу с собой всё, что я когда-либо испытал или сделал, всё, что происходило вокруг меня. Можно также сказать: это было со мной, и я был этим. Я состоял из всего этого, так сказать. Я состоял из моей собственной истории, и я чувствовал с великой уверенностью — это то, чем я являюсь. «Я являюсь этим узлом того, что было. И что было — завершено». Это переживание дало мне чувство большой нехватки, но в то же время огромной полноты. Больше не существовало ничего, что я хотел или желал. Я существовал в настоящей форме; я являлся тем, чем я был и жил. Сначала преобладало чувство уничтожения, обдирания или грабежа. Но внезапно это перестало иметь значение. Всё, казалось, в прошлом. Что оставалось — так это совершившийся факт, без какой-либо оглядки на то, что было. Больше не было какого-либо сожаления, что кое-что отброшено прочь. Напротив: у меня было всё, чем я был, и это было всем. Кое-что ещё завладело моим вниманием: когда я подходил  к храму, у меня была уверенность, что сейчас я войду в освещённую комнату и встречу там людей, которым я принадлежал в реальности. Там я, наконец, пойму — это тоже было уверенностью, — в какую историческую связь войду я и моя жизнь. Я узнаю, что было до меня, зачем я родился и где протекает моя жизнь. Моя жизнь, как я её жил, часто казалась мне подобной истории, у которой нет ни начала, ни конца. У меня было чувство, что я являюсь историческим фрагментом, цитатой, для которой не находится подходящий текст. Моя жизнь казалась вырезанной из длинной цепи событий, а многие вопросы оставались без ответа… Я чувствовал уверенность, что получу ответ на все эти вопросы, как только войду в этот скалистый храм. Там я узнаю, почему всё было так, а не иначе. Там я встречу людей, которые знают ответ на мой вопрос о том, что было раньше и что наступит потом. Пока я размышлял над этими вещами, произошло нечто, что привлекло моё внимание. Снизу, в направление от Европы, взлетел образ. Это был мой врач, Др. Х. или, скорее, его подобие — обрамлённое золотистой цепью или золотистым лавровым венком. Я тут же узнал: «А, это мой доктор, конечно, который лечит меня. Но теперь он приближается в своей первоначальной форме…» Предположительно, я тоже был в своей первоначальной форме, хотя это было что-то, чего я не мог узреть, а просто принимал как должное. Когда он остановился возле меня, между нами произошел немой обмен мыслью.

Др. Х. был направлен Землёй, чтобы доставить мне весть, чтобы сказать, что имеется протест против моего ухода. У меня нет права оставлять Землю, и я должен вернуться. В тот же миг, когда я это услышал, видение исчезло… Вид города и гор с моей больничной койки казались мне подобными раскрашенной шторе с чёрными дырами в ней, или разорванным листом газеты полным фотографий, которые ничего не значат. Разочарованный, я подумал: «Теперь я должен вновь вернуться в «ящичную систему». Поскольку мне казалось, что за горизонтом космоса искусственно построен трёхмерный мир, в котором каждый человек помещает себя в маленький ящик. И теперь мне следовало убедить себя, что это является важным. Жизнь и весь мир казались мне тюрьмой… Я чувствовал ожесточение по отношению к своему доктору, потому что он вернул меня к жизни. В то же время, я беспокоился о нём. «Его жизнь в опасности, о, небеса! Он предстал передо мной в своей первоначальной форме! Когда кто-либо принимает эту форму, это означает, что он собирается умереть, поскольку он уже принадлежит к «высшему обществу»!» Внезапно ко мне пришла ужасающая мысль, что Др. Х. должен будет умереть вместо меня. Я испробовал всё возможное, чтобы поговорить с ним об этом, но он не понимал меня. В действительности я был его последним пациентом. 4 Апреля 1944 (я всё ещё помню точную дату) мне впервые с начала моей болезни позволили сесть на краю кровати, и в тот же самый день Др. Х. слёг в постель и больше не покидал её… На протяжении тех недель я жил в странном ритме. Днём я был обычно в депрессии. Я чувствовал себя ужасно плохо и едва осмеливался пошевелиться. Уныло я думал: «Теперь я должен идти назад в этот серый мир». К вечеру я засыпал, и мой сон длился почти до полуночи. Затем я приходил в себя и лежал, бодрствуя, около часа, но в совершенно другом состоянии. Это было так, как будто бы я нахожусь в экстазе. Я чувствовал, что будто бы я летаю в космосе, будто бы я нахожусь в безопасности в утробе вселенной — в огромнейшем войде, но заполненный наивысшим из возможных чувством счастья. «Это вечное блаженство» — думал я. «Это невозможно описать; это настолько замечательно!» Всё вокруг меня казалось очаровательным. В это время ночи сиделка приносила мне какуюнибудь пищу, которую она подогрела, — поскольку лишь тогда я мог что-нибудь взять, и я ел с аппетитом. Как-то мне показалось, что она является иудейской женщиной, и что она готовит для меня ритуальное кошерное блюдо. Я взглянул на неё, казалось, что у неё вокруг головы имеется голубой нимб. Я сам, как это казалось, нахожусь в Pardes Rimmonim, гранатовом саду, и идёт свадьба Tifereth и Malchuth… Даже не могу сказать вам, как прекрасно это было. Я мог только всё время думать: «Сейчас вот это гранатовый сад! Вот это свадьба Malchuth и Tifereth!» Не знаю точно, какую роль я играл там, у основания был я сам: я был этой женитьбой. И моё блаженство исходило из этой свадьбы… Все эти переживания были великолепными. Ночь за ночью я плавал в состоянии чистейшего блаженства, «окружённый образами всего творения». Постепенно мотивы смешивались и тускнели. Обычно видения длились около часа; потом я снова засыпал. С приближением утра я чувствовал: Теперь снова наступает серое утро; приходит серый мир со своими ящиками! Какой идиотизм, что за уродливый нонсенс! Те внутренние состояния были столь фантастично прекрасными, что при сравнении этот мир являлся совершенно нелепым. По  мере моего возвращения к жизни, они становились слабее, а почти через три недели после первого видения, они все вместе исчезли. Это были самые потрясающие вещи, какие я когда-либо испытал. Каким же контрастом был день: я был растерзан и был на грани; всё раздражало меня; всё было материальным, слишком грубым и нескладным, чересчур ограниченным, как пространственно, так и духовно. Это было заточением, по причинам известным только божественному, и всё же это имело какого-то рода гипнотическую силу, убедительность, как будто бы это была сама реальность, несмотря на всё это, я ясно ощутил её пустоту.

Хотя вера в этот мир и вернулась ко мне, но всё же с тех пор я так никогда и не освободился от впечатления, что эта жизнь является просто сегментом существования, который разыгрывается в трёхмерном ящике — как будто вселенная специально создана для этого. Есть кое-что ещё, что я вполне отчётливо помню. В самом начале, когда мне виделся гранатовый сад, я попросил сиделку простить меня, если она была чем-то оскорблена. Такая святость была в этой комнате, сказал я, что это могло бы ей повредить.  Конечно же, она меня не поняла.. Для меня, присутствие святости имело магическую атмосферу. Я испугался, что она может быть непереносимой для других. И я понял тогда, почему говорится об ореоле святости, о «сладком аромате» Святого Духа. Так это и было. Было дыхание невыразимой святости в этой комнате, чьё проявление являлось мистическим. Я никогда даже и не представлял, что такое переживание возможно. Это не было плодом воображения. Эти видения и переживания были абсолютно реальными; по отношению к ним не было ничего субъективного; все они имели качество абсолютной объективности. Мы уклоняемся от слова «вечный», но я могу описать это переживание только как экстаз безвременного состояния, в котором настоящее, прошлое и будущее являются единым. Всё что происходит во времени, было объединено в неделимое целое. Ничто не распределялось во времени, ничто нельзя было бы измерить временными понятиями. Это переживание лучше всего можно было бы определить как состояние чувства, но которое нельзя создать посредством воображения. Как могу я вообразить себе, что существую одновременно позавчера, сегодня и послезавтра?.. Перед лицом такой целостности остаёшься безмолвным, поскольку едва ли это можно постигнуть. После этой болезни для меня начался плодотворный период. Множество моих принципиальных работ были написаны только тогда. Проницательность, которая у меня была, или видение конца всех вещей, дали мне смелость предпринять новые формулировки. Я больше не пытался объяснять своё собственное мнение, но полностью отдался течению мыслей. Таким образом, одна проблема за другой представали предо мной и обретали форму. Кое-что ещё, также, пришло ко мне с этой болезнью. Я мог бы сформулировать это как утверждение всех вещей так, как они есть: безусловное «да» тому, что есть, без субъективного протеста, принятие условий существования так, как я вижу и понимаю их, принятие своей собственной природы такой, как она есть.

Меня не подгоняет ни чрезмерный оптимизм, ни любовь в высшие идеалы, но я просто обеспокоен судьбой индивидуального человека — той бесконечно малой частицей, на ком держится мир, и в ком… даже Бог ищет свою цель. — Карл Юнг

REFERENCES

Carl Gustav Jung: ‛Memories, Dreams, Reflections“, Random House, New York, 1961 

Carl Gustav Jung: ‛The Undiscovered Self“, Little, Brown and Co., Boston, 1957 

The full account of Carl Jung’s neardeath and selfrealization can be found in chapter ten, ‛Visions“, of his autobiography, ‛Memories, Dreams, Reflections“

Richard Payment     ‛Knowledge of Reality“  #17

Перевод К. Григорьева, Новокузнецк, 2000